Замечательная ракета

– Я и не говорила, что это случилось, – возразила Ракета, – я говорила, что это может случиться. Если бы они уже потеряли своего единственного сына, тут уж нечего было бы и разговаривать – все равно не поможешь горю. Ненавижу людей, которые плачут о пролитом молоке. Но когда я подумаю о том, что они могут потерять своего единственного сына, я прихожу в такой аффект…

– О, да! – воскликнул Бенгальский Огонь. – Вы, действительно, самая аффектированная особа, какую я когда-либо видел.

– А вы самое грубое существо, какое я когда-либо встречала, – сказала Ракета, – и вы неспособны понять моего дружеского расположения к Принцу.

– Да вы ведь его даже не знаете, – проворчала Римская Свеча.

– Я и не говорю, что знаю его; по всей вероятности, если бы я знала его, я вовсе и не была бы его другом. Это очень опасно – знать своих друзей.

– Право, лучше бы вы позаботились о том, чтобы не отсыреть, – сказал Воздушный Шар. – Это самое важное.

– Самое важное для вас, я в этом не сомневаюсь, – ответила Ракета. – Но я плачу, когда мне вздумается.

И она действительно залилась настоящими слезами, которые стекали по ее палке, как дождевые капли, и едва не затопили двух крохотных жучков, только задумавших было зажить своим домком и выбиравших подходящее сухое местечко.

– Она, должно быть, чрезвычайно романтична, – заметило Огненное Колесо, – она плачет, когда и плакать-то не о чем.

И оно тяжело вздохнуло, вспомнив о своем еловом ящике.

Но Римская Свеча и Бенгальский Огонь были в полном негодовании и все время повторяли: “Враки! враки!”.

Они были чрезвычайно практичны и, когда им было что-нибудь не по вкусу, они всегда говорили: “Враки!”.

Тем временем на небе засияла луна, как дивный серебряный щит, засветились звёзды, и из дворца донеслись звуки музыки.

Принц с Принцессой открыли бал. Они танцевали так красиво, что высокие белые лилии заглядывали в окна и следили за ними, а большие красные маки кивали головками и отбивали такт.

Пробило десять часов, потом одиннадцать, потом двенадцать; с последним ударом полуночи все вышли на террасу, и Король послал за придворным Пиротехником.

– Пора начинать фейерверк, – сказал Король, и придворный Пиротехник с низким поклоном отправился на другой конец сада. С ним было шестеро помощников, и каждый из них нес зажженный факел на длинном шесте Это было действительно великолепное зрелище.

– Зз… Зззз… Ззз! – зашипело Огненное Колесо и завертелось все быстрее и быстрее.

– Бум, бум! – взлетела кверху Римская Свеча.

Потом заплясали по всей террасе маленькие Шутихи, и Бенгальский Огонь окрасил все кругом в алый цвет. – Прощайте! – крикнул Воздушный Шар, взвиваясь кверху и роняя крошечные синие искорки.

– Банг, банг! – отвечали ему Бураки, которые веселились на славу.

Все исполняли свои роли чрезвычайно удачно, кроме замечательной Ракеты. Она до того отсырела от слез, что и совсем не загорелась. Лучшее, что в ней было, – порох – подмокло и уже никуда не годилось. Все ее бедные родственники, с которыми она иначе никогда и не разговаривала, как с презрительной усмешкой, взлетали к небу чудесными золотыми и огненными цветами.

– Ура, ура! – кричали придворные, и маленькая Принцесса смеялась от удовольствия.

– Должно быть, они меня берегут для какого-нибудь особо торжественного случая, – сказала Ракета, – вот что это означает. Ну, без сомнения, так.

И она приняла еще более надменный вид. На другой день пришли рабочие убрать и привести все в порядок.

– Это, очевидно, депутация, – сказала Ракета, – приму ее с подобающим достоинством.

И она вздернула нос и сурово нахмурилась, словно задумавшись о чем-то очень важном. Но рабочие не обращали на нее никакого внимания, только когда они уже собрались уходить, она попалась на глаза кому-то из них.

– Фу, какая скверная ракета! – воскликнул он и швырнул ее через стену в канаву.

– Скверная! Скверная! – повторяла Ракета, крутясь в воздухе. – Не может быть! Он, конечно, сказал: – примерная. Скверная и примерная звучат очень сходно, да нередко они и означают одно и то же.

И с этими словами она шлепнулась в грязь.

– Здесь не очень удобно, – заметила она, – но, без сомнения, это какой-нибудь модный курорт, и меня отправили сюда для восстановления здоровья. Мои нервы действительно очень расшатаны, и я нуждаюсь в покое.

Тут к ней подплыла небольшая Лягушка с яркими, как алмазы, глазами и в зеленом крапчатом платье.

– А, новенькая! – сказала Лягушка. – Ну что ж, в конце концов ничего нет лучше грязи. Мне бы только дождливая погода и лужа, и я совершенно счастлива. Как вы думаете, будет сегодня к вечеру дождик? Я очень надеюсь на это, но небо голубое и безоблачное. Какая жалость!

– Гм, гм, – сказала Ракета и закашлялась.

– Какой у вас восхитительный голос! – вскричала Лягушка. – Положительно, он страшно похож на кваканье, а кваканье, разумеется, лучшая музыка в мире. Вы услышите сегодня вечером нашу певческую капеллу. Мы усаживаемся в старом пруду, что сейчас за домом фермера, и, как только всходит луна, мы начинаем. Это так увлекательно, что никто в доме не спит и слушают нас. Да вот, не далее, как вчера, я слышала, как жена фермера говорила своей мамаше, что она целую ночь не могла сомкнуть глаз из-за нас. Чрезвычайно отрадно видеть себя такими популярными.

– Гм, гм, – сердито фыркнула Ракета, очень недовольная тем, что ей не удавалось вставить ни слова.

– Право же, восхитительный голос! – продолжала Лягушка. – Надеюсь, вы заглянете к нам туда, на утиный пруд… Однако надо мне пойти поискать своих дочерей. У меня шесть прелестных дочурок, и я так боюсь, как бы он не попались на зубок Щуке. Это настоящее чудовище, и оно не задумается позавтракать ими. Ну, прощайте. Смею вас уверить, разговор с вами был для меня очень приятен.