Замечательная ракета
— Я и не говорила, что это случилось, — возразила Ракета, — я говорила, что это может случиться. Если бы они уже потеряли своего единственного сына, тут уж нечего было бы и разговаривать — все равно не поможешь горю. Ненавижу людей, которые плачут о пролитом молоке. Но когда я подумаю о том, что они могут потерять своего единственного сына, я прихожу в такой аффект…
— О, да! — воскликнул Бенгальский Огонь. — Вы, действительно, самая аффектированная особа, какую я когда-либо видел.
— А вы самое грубое существо, какое я когда-либо встречала, — сказала Ракета, — и вы неспособны понять моего дружеского расположения к Принцу.
— Да вы ведь его даже не знаете, — проворчала Римская Свеча.
— Я и не говорю, что знаю его; по всей вероятности, если бы я знала его, я вовсе и не была бы его другом. Это очень опасно — знать своих друзей.
— Право, лучше бы вы позаботились о том, чтобы не отсыреть, — сказал Воздушный Шар. — Это самое важное.
— Самое важное для вас, я в этом не сомневаюсь, — ответила Ракета. — Но я плачу, когда мне вздумается.
И она действительно залилась настоящими слезами, которые стекали по ее палке, как дождевые капли, и едва не затопили двух крохотных жучков, только задумавших было зажить своим домком и выбиравших подходящее сухое местечко.
— Она, должно быть, чрезвычайно романтична, — заметило Огненное Колесо, — она плачет, когда и плакать-то не о чем.
И оно тяжело вздохнуло, вспомнив о своем еловом ящике.
Но Римская Свеча и Бенгальский Огонь были в полном негодовании и все время повторяли: «Враки! враки!».
Они были чрезвычайно практичны и, когда им было что-нибудь не по вкусу, они всегда говорили: «Враки!».
Тем временем на небе засияла луна, как дивный серебряный щит, засветились звёзды, и из дворца донеслись звуки музыки.
Принц с Принцессой открыли бал. Они танцевали так красиво, что высокие белые лилии заглядывали в окна и следили за ними, а большие красные маки кивали головками и отбивали такт.
Пробило десять часов, потом одиннадцать, потом двенадцать; с последним ударом полуночи все вышли на террасу, и Король послал за придворным Пиротехником.
— Пора начинать фейерверк, — сказал Король, и придворный Пиротехник с низким поклоном отправился на другой конец сада. С ним было шестеро помощников, и каждый из них нес зажженный факел на длинном шесте Это было действительно великолепное зрелище.
— Зз… Зззз… Ззз! — зашипело Огненное Колесо и завертелось все быстрее и быстрее.
— Бум, бум! — взлетела кверху Римская Свеча.
Потом заплясали по всей террасе маленькие Шутихи, и Бенгальский Огонь окрасил все кругом в алый цвет. — Прощайте! — крикнул Воздушный Шар, взвиваясь кверху и роняя крошечные синие искорки.
— Банг, банг! — отвечали ему Бураки, которые веселились на славу.
Все исполняли свои роли чрезвычайно удачно, кроме замечательной Ракеты. Она до того отсырела от слез, что и совсем не загорелась. Лучшее, что в ней было, — порох — подмокло и уже никуда не годилось. Все ее бедные родственники, с которыми она иначе никогда и не разговаривала, как с презрительной усмешкой, взлетали к небу чудесными золотыми и огненными цветами.
— Ура, ура! — кричали придворные, и маленькая Принцесса смеялась от удовольствия.
— Должно быть, они меня берегут для какого-нибудь особо торжественного случая, — сказала Ракета, — вот что это означает. Ну, без сомнения, так.
И она приняла еще более надменный вид. На другой день пришли рабочие убрать и привести все в порядок.
— Это, очевидно, депутация, — сказала Ракета, — приму ее с подобающим достоинством.
И она вздернула нос и сурово нахмурилась, словно задумавшись о чем-то очень важном. Но рабочие не обращали на нее никакого внимания, только когда они уже собрались уходить, она попалась на глаза кому-то из них.
— Фу, какая скверная ракета! — воскликнул он и швырнул ее через стену в канаву.
— Скверная! Скверная! — повторяла Ракета, крутясь в воздухе. — Не может быть! Он, конечно, сказал: — примерная. Скверная и примерная звучат очень сходно, да нередко они и означают одно и то же.
И с этими словами она шлепнулась в грязь.
— Здесь не очень удобно, — заметила она, — но, без сомнения, это какой-нибудь модный курорт, и меня отправили сюда для восстановления здоровья. Мои нервы действительно очень расшатаны, и я нуждаюсь в покое.
Тут к ней подплыла небольшая Лягушка с яркими, как алмазы, глазами и в зеленом крапчатом платье.
— А, новенькая! — сказала Лягушка. — Ну что ж, в конце концов ничего нет лучше грязи. Мне бы только дождливая погода и лужа, и я совершенно счастлива. Как вы думаете, будет сегодня к вечеру дождик? Я очень надеюсь на это, но небо голубое и безоблачное. Какая жалость!
— Гм, гм, — сказала Ракета и закашлялась.
— Какой у вас восхитительный голос! — вскричала Лягушка. — Положительно, он страшно похож на кваканье, а кваканье, разумеется, лучшая музыка в мире. Вы услышите сегодня вечером нашу певческую капеллу. Мы усаживаемся в старом пруду, что сейчас за домом фермера, и, как только всходит луна, мы начинаем. Это так увлекательно, что никто в доме не спит и слушают нас. Да вот, не далее, как вчера, я слышала, как жена фермера говорила своей мамаше, что она целую ночь не могла сомкнуть глаз из-за нас. Чрезвычайно отрадно видеть себя такими популярными.
— Гм, гм, — сердито фыркнула Ракета, очень недовольная тем, что ей не удавалось вставить ни слова.
— Право же, восхитительный голос! — продолжала Лягушка. — Надеюсь, вы заглянете к нам туда, на утиный пруд… Однако надо мне пойти поискать своих дочерей. У меня шесть прелестных дочурок, и я так боюсь, как бы он не попались на зубок Щуке. Это настоящее чудовище, и оно не задумается позавтракать ими. Ну, прощайте. Смею вас уверить, разговор с вами был для меня очень приятен.