Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями (иллюстрации Диодорова). Сельма Лагерлёф

Глубокой ночью Нильс тихонько выполз из-под крыла Мартина. Он огляделся по сторонам и, убедившись в том, что никто его не видит, быстро зашагал к замку.

У Нильса было важное дело. Во что бы то ни стало он должен повидать филина Флимнеа. Надо выпытать у филина, где живет лесной гном. Тогда уж Нильс разыщет его, даже если лесной гном живет на краю света. Пусть гном потребует от него все, что захочет. Нильс все сделает, только бы снова стать человеком!

Нильс долго бродил вокруг замка, пытаясь высмотреть где-нибудь на башне филина Флимнеа. Но было так темно, что он не видел даже собственной руки. Он совсем продрог и хотел уже возвращаться, как вдруг услышал чьи-то голоса, Нильс поднял голову: четыре горящих, точно раскаленные угольки, глаза пронизывали темноту.

– Теперь-то он как шелковый… А ведь раньше от него житья не было, – говорила одна сова другой. – Всем от него доставалось! Сколько он гнезд разрушил! Сколько птенцов погубил! А раз, – тут сова заговорила совсем шепотом, – страшно даже произнести, что он сделал: он подшутил над лесным гномом. Ну, гном его и заколдовал…

– Неужели же он никогда не превратится в человека? – спросила вторая сова.

– Трудно ему теперь человеком стать. Ведь знаешь, что для этого нужно?

– Что? Что?

– Это такая страшная тайна, что я могу сказать ее тебе только на ухо…

И Нильс увидел, как одна пара горящих глаз приблизилась к другой совсем-совсем близко.

Как ни прислушивался Нильс, он ничего не услышал.

Долго еще стоял он у стен замка, ожидая, что совы опять заговорят. Но совы, нашептавшись в свое удовольствие, улетели прочь.

«Видно, мне никогда не превратиться в человека!» – грустно подумал Нильс и поплелся к стае диких гусей.

Наступило дождливое время. Все небо было затянуто серыми скучными тучами, и солнце спряталось за ними так далеко, что никто не мог бы сказать, где оно находится. Дождь тяжело шлепал по крыльям гусей. Гуси летели молча, не переговариваясь друг с другом. Только Акка Кебнекайсе время от времени оглядывалась назад, чтобы посмотреть, не отстал ли, не потерялся ли кто-нибудь в этой серой мокрой мгле.

Нильс совсем приуныл. Он сидел на спине у Мартина промокший до нитки и замерзший. Даже когда стая опускалась для ночевки, он не мог обсушиться и отогреться. Повсюду – лужи, мокрая, мерзлая земля. Под деревьями тоже не укрыться от дождя, – чуть только ветер шевельнет ветку, с нее сыплются на голову, за шиворот, на плечи крупные, как горох, холодные капли.

Голодный, дрожащий Нильс забирался под крыло Мартина и с тоской думал о том, как хорошо было бы оказаться в родной деревне Вестменхег. Он представлял себе, как вечером в домах зажигают лампы. Все сидят у своих очагов, отдыхая после работы, а на столе дымится горячий кофе и пахнет свежим хлебом. А ему вот приходится, скрючившись в три погибели, прятаться под крылом гуся где-то среди болотных кочек и есть гнилые орешки, подобранные с земли. Но как же ему стать человеком?

Как узнать, что от него хочет гном?

Ради этого он согласился бы теперь решить все задачи в учебнике по арифметике и выучить все правила грамматики. И ведь ни с одним человеком на свете он не мог посоветоваться. Если случалось, что стая выбирала для ночевки место на окраине села или города, Нильс никогда не отваживался даже подойти к дому, где жили люди, не то что заговорить с кем-нибудь. Разве может он теперь показаться людям на глаза!

Нет, он ни за что не позволит, чтобы над ним смеялись и рассматривали его, словно какую-то диковинную букашку. Пусть уж лучше никто из людей никогда его не увидит.

А гуси летели все вперед и вперед и уносили Нильса все дальше и дальше на север.

С тех пор как лис Смирре был с позором изгнан из лисьей стаи, счастье совсем покинуло его.

Отощавший и злой, бродил Смирре по лесам, не находя нигде ни еды, ни пристанища.

Дошло до того, что однажды он схватил большую шишку и стал украдкой выгрызать из нее сухие зернышки.

– Ах, как интересно! Ах, как интересно! Смотрите все! Смотрите! Лис Смирре ест только траву и шишки! – застрекотал кто-то над его головой. – Зайцы могут спокойно танцевать на лужайке! Птицы могут не прятать больше свои яйца! Смирре никого не тронет! Смирре ест только траву и шишки!

Смирре так и заскрипел зубами от досады. Он, наверное, покраснел бы от злости и стыда, если бы и без того не был весь красно-рыжий – от кончиков ушей до кончика хвоста.

Смирре отшвырнул шишку и поднял голову.

– А, это ты, длиннохвостая сорока! Вовремя же ты мне подвернулась! Я как раз наточил себе зубы об сосновую шишку!

– Зря старался, дорогой куманек! Мои перья не по твоим зубам! – крикнула сорока и, чтобы подразнить Смирре, спрыгнула на ветку пониже.

Это было очень неосторожно с ее стороны. И сорока сразу же в этом убедилась. Не успела она вильнуть хвостом, как Смирре подпрыгнул и сгреб ее передними лапами.

Сорока рванулась, забила крыльями, да не тут-то было!

– Потише, потише, ты оторвешь мне хвост! – кричала сорока.

– Я тебе не то что хвост, я тебе голову оторву! – прошипел Смирре и щелкнул зубами.

– Да ты же первый об этом пожалеешь! – трещала сорока, извиваясь в лапах Смирре. – Ведь если ты отгрызешь мне голову, ты не узнаешь про новости, которые я припасла для тебя.

– Ну, какие еще там новости? Выкладывай скорее. А то я тебя вместе со всеми твоими новостями проглочу.

– Дело в том, – начала сорока, – что здесь недавно была стая Акки Кебнекайсе…

– Что же ты, пустомеля, до сих пор молчала! – залаял Смирре – Где стая? Говори!

– Я с величайшей радостью сообщу об этом, если ты отпустишь мой хвост, – вкрадчиво сказала сорока.

– И так скажешь! – буркнул Смирре и в подтверждение своих слов хорошенько тряхнул сороку. – Ну, отвечай! Где стая? В какую сторону полетела?

Сорока увидела, что деваться некуда.

– Они полетели к берегам Роннебю, – сказала она. – Я нарочно подслушала их разговор и поспешила к тебе навстречу, чтобы успеть тебя предупредить. Неужели в благодарность за мою дружбу ты съешь меня?

– Была бы ты жирнее, так я бы не посмотрел на дружбу, – сказал Смирре. – Уж очень ты тоща – один хвост да язык болтливый. Ну, ладно, проваливай! Только если ты наврала – берегись! С неба достану. Вот тебе мое лисье слово.

И, тряхнув сороку еще разок на прощанье, лис пустился в путь.

К вечеру Смирре догнал диких гусей. С высокого, обрывистого берега он увидел узенькую песчаную отмель и па ней стаю Акки Кебнекайсе. Эту стаю нетрудно было узнать, – ярко-белые крылья Мартина выдавали ее даже издалека, даже в темноте.

Место для ночевки было как нельзя лучше. С одной стороны оно защищено отвесной скалой. С другой стороны – бурным потоком, по которому стремительно проносились обломки льдин.

«Нет, тебе по этой скале не спуститься, – говорил сам себе лис Смирре, глядя вниз. – Тут и лапу поставить некуда».

И вдруг Смирре навострил уши. В двух шагах от него кто-то осторожно крался по дереву. Не поворачивая головы, Смирре скосил глаза.

Маленькая юркая куница, извиваясь всем телом, скользила по гладкому стволу вниз головой. В зубах она держала задушенного птенца.

Хоть Смирре и был голоден, но добыча в зубах у куницы не вызвала у него зависти.

Позавидовал он другому.

«Вот бы мне так лазить, как эта куница! – подумал Смирре. – Тогда старая Акка со своей стаей не спала бы сейчас на песочке… Но все равно эти гуси от меня не уйдут!»

Смирре отошел немного от дерева, чтобы куница не подумала, будто он собирается отнять у нее добычу, и приветливым голосом сказал:

– Вот приятная встреча!

Но куница решила, что будет гораздо благоразумнее, если она поднимется повыше. И она в один миг взбежала чуть ли не на самую вершину дерева.

– Куда ты? Постой! Я только хотел пожелать тебе приятного аппетита, – сказал Смирре. – Правда, меня немного удивляет, что ты при твоей ловкости довольствуешься такой мелочью… Впрочем, у каждого свой вкус.

Куница ничего не ответила.

– Все-таки не могу тебя понять, – не унимался Смирре. – Рядом целая стая диких гусей – хватай любого на выбор! – а она с какой-то несчастной пичугой возится.

Куница уже успела расправиться со своей добычей и спустилась пониже.

– Чего же ты сам время теряешь? Врешь, наверное, рыжий мошенник!

– Если не веришь, посмотри сама. А я и так сыт, – сказал Смирре.

Куница соскользнула с дерева и, подбежав к обрыву, заглянула вниз.

– А ведь и верно, гуси! – сказала она и проворно стала спускаться по обрыву.

Смирре следил за каждым ее движением.

«Хоть мне и не достанется ничего, – думал он, – зато я отомщу этим бродягам за все свои обиды».

А куница спускалась все ниже и ниже. Она повисала то на одной лапе, то на другой, а если уж совсем не за что было уцепиться, змеей скользила по расщелинам.

Смирре не сводил с нее глаз.

Вот куница уже у самой реки. Сейчас она доберется до отмели.

Затаив дыхание, Смирре ждал предсмертного гусиного крика.

Но вдруг он увидел, что куница шлепнулась в воду. Потом шумно захлопали крылья, и вся стая стремительно поднялась в воздух.

Смирре успел пересчитать гусей. Их было по-прежнему четырнадцать.

– Ушли! Опять ушли! – прохрипел Смирре. – Эта дура куница только спугнула их…

Ну, уж с ней-то я расправлюсь! – И он защелкал зубами.

Но когда куница снова показалась па берегу, Смирре и смотреть на нее не захотел – такой у нее был жалкий вид.

Вода потоками стекала с ее длинной шерсти. Отяжелевший, намокший хвост волочился по земле. Она часто дышала, то и дело потирая голову передними лапами.

– Медведь ты косолапый, а не куница! – презрительно сказал Смирре. – Все дело испортила.

– Да разве я виновата? – жалобно заговорила куница. – Я уже совсем рядом была, я уж и гуся себе присмотрела – самого большого, жирного, белого… А он как стукнет меня камнем по голове! Я так в воду и бултыхнулась… Подумать только – гусь, а камнями бросается! Вот бы ни за что не поверила, если бы кто другой сказал.