Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями (иллюстрации Булатова, Васильева). Сельма Лагерлёф

Новая опасность подстерегала гусей.
Началось всё с того, что подул лёгкий ветер…
Нильсу и в голову не могло прийти, что такой тёплый, приятный ветерок несёт с собой беду.
А старой Акке этот ветер сразу не понравился. Она с тревогой посматривала то на небо, то на море и всё время подгоняла гусей.
— Скорей! Летите скорей! Не отставайте!— кричала она, то и дело оглядываясь по сторонам.
А вода внизу вдруг почернела. С каждой минутой ветер становился всё сильней и сильней.
Он налетал на гусей внезапными, резкими толчками, точно хотел разорвать и разметать во все стороны их ровный треугольник.
— За мной!— скомандовала Акка.
Она во всю ширь распластала крылья и стремительно повела стаю вниз.
Но ветер не дал им спуститься. Яростный вихрь, гнавший перед собой облака пыли, щебень, морскую пену, стаи маленьких птичек, подхватил гусей, закружил их, завертел и понёс в открытое море.

Это была страшная буря. Волны с рёвом наскакивали друг на друга, как будто между ними шёл спор, кто всех выше взметнётся, кто сильнее всех вспенит гребень, кто загрохочет громче всех.
Небо почернело и нависло над самой водой. Низкие тёмные тучи носились над морем, сталкиваясь и набегая друг на друга, так же, как и волны внизу.
Трижды пытались гуси повернуть к берегу, и трижды напористый ветер поворачивал их назад к морю.
Тогда Акка решила спуститься на воду. Она боялась, что ветер унесёт их в чужие дальние страны, откуда даже ей не найти дороги в Лапландию. А волны были не так страшны, как ветер. Крепко прижав крылья к бокам, чтобы вода не пробралась под перья, гуси качались на волнах, точно поплавки.
Им было вовсе не так уж плохо.

Зато Нильс продрог и промок до нитки.
Холодные волны тяжело перекатывались через него, силясь оторвать от Мартина. Но Нильс крепко, обеими руками, вцепился в Мартинову шею. Ему было и страшно и весело, когда они скатывались с крутых волн, а потом
разом взлетали на пенистый гребень. Вверх-вниз! Вверх-вниз! Вверх-вниз!
Береговые птицы, занесённые ветром в открытое море, с завистью смотрели, как легко гуси пляшут на волнах.
— Счастливые!— кричали они.— Волны спасут вас!.. Ах, если бы и мы умели плавать!
Но волны были ненадёжным убежищем. От долгой качки на волнах гусей стало клонить ко сну. То один гусь, то другой засовывал клюв под крыло. Правда, мудрая Акка никому не давала спать.
— Проснитесь!— кричала она.— Проснитесь! Кто заснёт отобьётся от стаи, кто отобьётся от стаи — погибнет.
Услышав голос Акки, гуси встряхивались, но через минуту сон снова одолевал их.
Скоро даже сама Акка Кнебекайзе не в силах была побороть дремоту, и всё реже и реже раздавался над водой её голос,
И вдруг из волны совсем рядом с Аккой выглянуло что-то большое, круглое, тёмное.
— Тюлени! Тюлени! Тюлени!— пронзительно закричала Акка и взлетела, шумно хлопая крыльями.
Сонные гуси, разбуженные её криком, нехотя поднялись над водой, а того, кто заснул слишком крепко, Акка будила ударом клюва. Медлить было нельзя: тюлени приближались. Они уже высунули из воды жадные круглые морды, готовясь к нападению. Ещё минута — и многие гуси сложили бы здесь свои головы.
И снова стая в воздухе. Снова ветер закружил её и понёс всё дальше от берега, в открытое бушующее море…
Так гуси боролись с бурей много часов.
Когда усталые крылья больше не держали их в воздухе, они садились на воду, Но отдых был недолгим — волны быстро укачивали гусей, усыпляли, а чуть только гуси закрывали глаза и прятали головы под крылья, тюлени окружали их со всех сторон,
И снова гуси поднимались в воздух, снова их подхватывал и нёс ветер.
К вечеру стая совсем выбилась из сил. В бушующей тьме гуси едва видели друг друга, сквозь рёв моря и свист ветра едва слышали слабый крик, которым сзывала их старая Акка.
Ещё немного, и они, как подстреленные, упали бы в воду.
Но тут, сквозь вой и грохот бури, раздался радостный крик Акки Кнебекайзе:
— Остров! Остров! Впереди остров!
И силы сразу вернулись, крылья сразу окрепли.
Совсем близко из тёмных клокочущих волн выступали чёрные голые скалы. Старая Акка разглядела среди них пещеру и под её каменные своды привела свою стаю.
Не выбирая места, гуси повалились на землю и тотчас заснули мёртвым сном. И Нильс тоже заснул мёртвым сном прямо на шее у Мартина, не успев даже залезть к нему под крыло.

Нильсу снился удивительный сон. Как будто бы он дома, лежит в своей кровати, по самый подбородок укрытый одеялом. А рядом на стуле сидит кот и лапой раскачивает его кровать.
— Брысь! Пошёл вон!— кричит Нильс.
Кот убегает, а вместо него из-за шкафа тихо выходит другой кот. Огромный, чёрный, усы, как у тюленя, лапы, как у ворона, хвост, как у лисицы. И за ним идут ещё три таких же кота. Они расходятся по всем углам комнаты, садятся на задние лапы и дуют, дуют, дуют на Нильса.

Кровать Нильса носится из угла в угол. Её болтает и швыряет во все стороны — от стены к стене, от пола до потолка.
Из последних сил Нильс цепляется за спинку кровати. Но руки не слушаются его, пальцы скользят по железным прутьям, и он срывается вниз…
С минуту Нильс лежал неподвижно. Потом открыл глаза, приподнял голову, огляделся, прислушался.
Рядом мирно спали гуси.
Ветер улёгся. Небо очистилось от туч, и большая круглая луна стояла над самым входом в пещеру.
До утра было ещё далеко. Можно, конечно, забраться, под крыло Мартина и немного вздремнуть, но для этого пришлось бы потревожить верного друга, а он так хорошо спал, устроившись между двумя камнями. Должно быть, совсем замучился, бедняга.
Тихонько вздохнув, Нильс выбрался из пещеры.
Чуть только он обогнул выступ скалы, как перед ним открылось море. Оно лежало такое спокойное, точно бури никогда и не бывало.
Чтобы как-нибудь скоротать время до утра, Нильс набрал на берегу полную пригоршню плоских камешков, залез на корягу, валявшуюся у самой воды, и стал бросать камешки в море. Да не просто бросать, а так, чтобы они мячиком прыгали по лунной дорожке.
— Три… пять… семь… десять,— считал Нильс каждый удар камешка о воду.— Хорошо бы до самой луны добросить! Только вот камня подходящего нет. Нужен совсем-совсем плоский.
И вдруг Нильс вспомнил: монетка! Ведь у него есть воронья монетка! Это будет получше самого плоского камня.
Нильс вытащил из кармана монетку, повертел её в пальцах, занёс руку назад, выставил ногу вперёд и скомандовал сам себе:
— Раз… два…
Но сказать «три» он не успел: нога скользнула по мокрой коряге, и Нильс растянулся на земле. А монетка покатилась по отлогому берегу.
«Только бы в море не скатилась. Пропадёт ведь», — подумал Нильс и кинулся за ней вдогонку.
Но, на счастье, у самой воды монетка закружилась, зашаталась из стороны в сторону и легла на мокрый песок.
Нильс уже протянул к ней руку, но рука так и застыла в воздухе.
Что это? Что случилось?
Море исчезло. Прямо перед Нильсом возвышалась глухая каменная стена.
Нильс задрал голову. Стена была такая высокая, что закрывала чуть ли не полнеба. Верхний край её кончался зубцами, и было видно, как в просветах между ними шагал часовой в блестящем шлеме с копьём в руках.
«Может, я опять сплю?» — подумал Нильс.
Он ущипнул себя за нос — больно. Дёрнул за ухо — тоже больно. Со всего размаха он стукнул по стене кулаком— кулак разбил в кровь, а стена как была, так и осталась.
На всякий случай Нильс решил ещё раз проверить себя: он крепко-крепко зажмурил глаза и быстро открыл их.
Стена по-прежнему стояла перед ним. Самая настоящая стена, сложенная из крупных неотёсанных камней.
Невдалеке между двумя круглыми башнями Нильс увидел ворота. Тяжёлые кованые створки их были наглухо закрыты. Но чуть только Нильс подошёл поближе, ржавые петли заскрежетали, заскрипели, и ворота медленно раскрылись, как будто приглашая Нильса войти.
И Нильс вошёл.
По обеим сторонам сводчатого хода сидели стражники, вооружённые топориками на длинных древках, и играли в кости. Они были так заняты игрой, что даже не заметили, как Нильс проскользнул мимо них.
Сразу за воротами была большая площадь, а от площади во все стороны расходились улицы.
В городе, наверное, был праздник. Повсюду развевались пёстрые флаги, весело горели цветные фонарики. Да и народ на улицах тоже был разодет по-праздничному: мужчины в бархатных кафтанах с меховой опушкой, в шапочках, украшенных перьями; женщины — в расшитых серебром и золотом платьях и в кружевных чепчиках с бантами, торчащими на голове, как бабочки.
Таких богатых нарядов Нильс никогда не видел, разве только на картинках в старой дедовской книге, которую мать давала Нильсу рассматривать только по воскресеньям.
Но странное дело: хотя по всему было видно, что в городе праздник, никто не смеялся, не пел, не шутил. Лица у людей были печальные и встревоженные, и все молча с беспокойством посматривали вверх.
Нильс тоже посмотрел вверх.

Высоко над всеми крышами поднималась четырёхугольная башня. В каменную стену её были вделаны часы. Огромным круглым глазом они смотрели вниз, на город.
«Вот хорошо, что тут часы есть!— подумал Нильс. — Погуляю часок и вернусь назад». И он весело зашагал по улицам.
Никто не обращал внимания на Нильса. Он свободно бегал по городу, рассматривал дома, заглядывал во дворы. И отовсюду, куда бы он ни пошёл, он видел башенные часы.
На одной из уличек возле каждого крыльца сидели нарядные женщины и молча пряли золотую пряжу. Время от времени они тяжело вздыхали и посматривали на башенные часы.
«Наверное, устали всю ночь работать»,— подумал Нильс и свернул в другую улицу.