Путешествия Гулливера (Гулливер в стране великанов). Джонатан Свифт

Получились прекрасные плетеные стулья в английском вкусе, и Гулливер торжественно поднес их королеве. Королева была в восторге от подарка. Она поставила стулья на своем любимом столике в гостиной и показывала их всем, кто к ней приходил.
Она хотела, чтобы Гулливер во время приемов сидел именно на таком стуле, но Гулливер решительно отказался сидеть на волосах своей повелительницы.
После окончания этой работы у Гулливера осталось еще много волос королевы, и, с разрешения ее величества, он сплел из них для Глюмдальклич изящный кошелек. Кошелек был только немногим больше тех мешков, в которых у нас возят на мельницу рожь, и не годился для крупных, тяжелых бробдингнежских монет. Но зато он был очень красив — весь узорный, с золотым вензелем королевы на одной стороне и серебряным вензелем Глюмдальклич — на другой.
Король и королева очень любили музыку, и во дворце у них часто устраивались концерты.
Гулливера тоже приглашали иногда на музыкальные вечера. В таких случаях Глюмдальклич приносила его вместе с ящиком и ставила на какойнибудь из столиков подальше от музыкантов.
Гулливер плотно затворял все двери и окна у себя в ящике, задергивал портьеры и гардины, зажимал пальцами уши и садился в кресло слушать музыку.
Без этих предосторожностей музыка великанов казалась ему нестерпимым, оглушительным шумом.
Гораздо приятнее были ему звуки небольшого инструмента, похожего на клавикорды. Этот инструмент стоял в комнате у Глюмдальклич, и она училась играть на нем.
Гулливер и сам недурно играл на клавикордах, и вот ему захотелось познакомить короля и королеву с английскими песнями. Это оказалось нелегким делом.
Длина инструмента равнялась шестидесяти шагам, а каждая клавиша была шириной чуть ли не в целый шаг. Стоя на одном месте, Гулливер не мог бы играть больше чем на четырех клавишах — до других ему было не дотянуться. Поэтому он должен был бегать справа налево и слева направо — от басов к дискантам и обратно. А так как инструмент был не только длинный, но и высокий, то бегать ему приходилось не 110 полу, а по скамейке, которую специально для него приготовили столяры и которая была точно такой же длины, как инструмент.
Бегать вдоль клавикордов взад и вперед было очень утомительно, по еще труднее было нажимать тугие клавиши, рассчитанные на пальцы великанов.
Сначала Гулливер пробовал ударять по клавишам кулаком, но это было так больно, что он попросил изготовить для него две дубинки. С одного конца эти дубинки были толще, чем с другого, а для того чтобы при ударе они не слишком стучали по клавишам, Гулливер обтянул их толстые концы мышиной кожей.
Когда все эти приготовления были закончены, король и королева пришли послушать Гулливера.
Обливаясь потом, бедный музыкант бегал от одного конца клавикордов до другого, ударяя изо всех сил по клавишам, которые были ему нужны. В конце концов ему удалось довольно бегло сыграть веселую английскую песенку, которую он помнил с детства.
Король и королева ушли очень довольные, а Гулливер долго не мог прийти в себя — после такого музыкального упражнения у него болели и руки и ноги.

15
Гулливер читал книгу, взятую из королевской библиотеки. Он не сидел за столом и не стоял перед конторкой, как это делают другие люди во время чтения, а спускался и поднимался по особой приставной лестнице, которая вела от верхней строчки к нижней.
Без этой лестницы, специально изготовленной для него, Гулливер не мог бы читать огромные бробдингнежские книги.

Лестница была не очень высокая — всего двадцать пять ступенек, а каждая ступенька по длине равнялась строчке книги.
Переходя от строчки к строчке, Гулливер спускался все ниже и ниже, а последние слова на странице он дочитывал, уже стоя на полу. Переворачивать страницы ему было нетрудно, так как бробдингнежская бумага славится своей тонкостью. Она и в самом деле не толще обыкновенного картона.
Гулливер читал рассуждения одного местного писателя о том, как измельчали за последнее время его соотечественники.
Писатель рассказывал о могучих великанах, некогда населявших его страну, и горько жаловался на болезни и опасности, которые на каждом шагу подстерегают слабых, низкорослых и хрупких бробдингнежцев.
Читая эти рассуждения, Гулливер вспомнил, что и у себя на родине он читал немало книжек в таком же роде, и, улыбаясь, подумал:
«И большие и маленькие люди не прочь пожаловаться на свою слабость и хрупкость. А говоря по правде, и те и другие не так уж беспомощны, как им кажется». И, перевернув последнюю страницу, он спустился с лестницы.
В это время в комнату вошла Глюмдальклич.
— Нам надо собираться, Грильдриг, — сказала она. — Король и королева едут на морское побережье и берут нас с собой.
На морское побережье! Сердце у Гулливера радостно забилось. Больше двух лет он не видел моря, не слышал глухого рокота волн и веселого свиста морского ветра. Но по ночам ему часто снился этот мерный знакомый шум, и утром он просыпался печальный и встревоженный.
Он знал, что уехать из страны великанов можно только морем.
Гулливеру хорошо жилось при дворе бробдингнежского короля. Король и королева любили его, Глюмдальклич ухаживала за ним, как самая заботливая нянюшка, придворные улыбались ему и не прочь были с ним поболтать.
Но Гулливер так устал опасаться всего на свете — защищаться от мухи, убегать от кошки, захлебываться в чашке воды! Он только и мечтал о том, чтобы опять жить среди людей, самых обыкновенных людей, такого же роста, как он.
Нелегко постоянно находиться в обществе, где все на тебя смотрят сверху вниз.
Какое-то неясное предчувствие заставило Гулливера на этот раз особенно тщательно уложить свои вещи. Он захватил с собой в дорогу не только платье, белье и свой путевой дневник, но даже коллекцию редкостей, собранных им в Бробдингнеге.
На следующее утро королевская семья со свитой и слугами отправилась в путь.
Гулливер прекрасно чувствовал себя в своем дорожном ящике. Гамак, заменявший ему постель, был подвешен на шелковых веревках к четырем углам потолка. Он плавно покачивался даже тогда, когда верховой, к поясу которого был пристегнут ящик Гулливера, ехал самой крупной и тряской рысью.
В крышке ящика, над самым гамаком, Гулливер попросил проделать маленькое окошечко, в ладонь шириной, которое он мог сам открывать и закрывать, когда ему вздумается.
В жаркие часы он открывал и верхнее и боковые окошки и безмятежно дремал в своем гамаке, овеваемый легким ветерком.
Но, должно быть, этот сон на сквозняке был не так уж полезен.
Когда король с королевой и со своей свитой прибыли в свой летний дворец, который находился всего в восемнадцати милях от берега, подле города Фленфласника, Гулливер чувствовал себя совсем нехорошо. Он сильно простудился и был очень утомлен.
А бедная Глюмдальклич, та совсем заболела дорогой. Ей пришлось лечь в постель и принимать горькие лекарства.
Между тем Гулливеру хотелось как можно скорее побывать у моря. Он просто не мог дождаться минуты, когда опять ступит на прибрежный песок. Чтобы приблизить эту минуту, Гулливер стал просить свою милую нянюшку отпустить его на берег одного.
— Соленый морской воздух вылечит меня лучше всякого лекарства, — повторял он.
Но нянюшке почему-то не хотелось отпускать Гулливера. Она всячески отговаривала его от этой прогулки и отпустила только после долгих просьб и споров, скрепя сердце, со слезами на глазах.
Одному из королевских пажей она поручила снести Грильдрига на берег и смотреть за ним в оба.
Мальчик нес ящик с Гулливером добрых полчаса. Все это время Гулливер не отходил от окошка. Он чувствовал, что берег уже близко.
И вот наконец он увидел темные от прилива камни и полосу влажных песков со следами морской пены.
Он попросил мальчика поставить ящик на какойнибудь камень и, опустившись на стул перед окошком, стал печально вглядываться в пустынную даль океана.
Как хотелось ему увидеть там, на горизонте, треугольник паруса! Хоть издали, хоть на мгновение…
Мальчик, насвистывая какую-то песенку, бросал в воду камешки величиной с небольшую рыбачью хижину, и этот шум и плеск мешали Гулливеру думать. Он сказал пажу, что устал и хочет вздремнуть. Паж очень обрадовася. Прикрыв поплотнев окошко в крышке ящика, он пожелал Гулливеру доброго сна и бегом побежал к скалам — разыскивать в расселинах птичьи гнезда.
А Гулливер и в самом деле лег в свой гамак и закрыл глаза. Усталость от долгой дороги и свежий морской воздух сделали свое дело. Он крепко уснул.
И вдруг сильный толчок разбудил его. Он почувствовал, что кто-то дернул за кольцо, ввинченное в крышку ящика. Ящик качнулся и стал стремительно подниматься вверх. Гулливер едва не вылетел из своего гамака, но тут движение стало ровное, и он без труда соскочил на пол и подбежал к окошку. Голова у него закружилась. Со всех трех сторон он видел только облака и небо.
Что же случилось? Гулливер прислушался — и все понял. В шуме ветра он ясно различил взмахи широких могучих крыльев.

Должно быть, какая-нибудь огромная птица высмотрела домик Гулливера и, ухватив его за кольцо, несет неизвестно куда.
И зачем ей понадобился деревянный ящик?
Наверно, она хочет бросить его на скалы, как орлы бросают черепах, чтобы расколоть их панцирь и достать из-под него нежное черепашье мясо.
Гулливер закрыл лицо руками. Кажется, еще никогда смерть не подходила к нему так близко.
В эту минуту ящик его опять сильно качнулся. Еще, еще раз… Он услышал орлиный клекот и такой шум, словно все морские ветры сшиблись у него над головой. Нет сомнения, это другой орел напал на того, который похитил Гулливера. Пират хочет отнять добычу у пирата.
Толчок следовал за толчком, удар — за ударом. Ящик раскачивался направо и налево, как вывеска под сильным ветром. А Гулливер перекатывался с места на место и, закрыв глаза, ждал смерти.
И вдруг ящик как-то странно дрогнул и полетел вниз, вниз, вниз… «Конец!» — подумал Гулливер.

15
Страшный всплеск оглушил Гулливера, и домик на минуту погрузился в полную тьму.
Потом, чуть покачиваясь, он поднялся наверх, и дневной свет понемногу пробился в комнату.
По стенам, змеясь, побежали светлые тени. Такие тени дрожат на стенках каюты, когда иллюминаторы заливает водой.