Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке

Повёл Иван-царевич Серого Волка во дворец. А царь-плаха уж в зале от нетерпения из угла в угол бегает, кричит, рычит, космы седые, лохматые из-под золотой шапки выбились. Увидал Елену Прекрасную, которую Иван-царевич привёл, так обрадовался, что тут же приказал коня ему Златогривого отдать и поскорее прочь вместе с конём вытолкать. А сам, только Иван-царевич с глаз скрылся, на радостях повелел музыке играть, факелами махать, всем придворным своим веселиться.

— Любишь ли ты меня, красавица, — спрашивает, — царя мудрого, непобедимого?

— Люблю! — говорит Елена Прекрасная.

— А коли любишь, так давай поцелуемся! — сказал царь, наклонился к Елене Прекрасной, к её устам сахарным приник, поцеловал, а перед ним — волчья пасть, усатая, клыкастая, вся в шерсти!..

Пока царь в себя пришёл, стражу вызвал, слуг своих кликнул, Серый Волк в окошко выскочил—и был таков.

Догнал Ивана-царевича, на себя пересесть велел, а Елена Прекрасная на Златогривом коне рядышком поспевала. Серый Волк горы и реки меж ног пропускал, чистое поле хвостом выстилал, а Златогривый конь с Еленой Прекрасной от него не отставал.

Уж где там погоня, где стража—никому их не догнать было!

Ехали они, ехали, вот Иван-царевич и говорит:

— Спасибо тебе, Серый Волк, век тебя не забуду, нашёл я себе счастье, однако пора мне и об отце-батюшке подумать, его наказ исполнить. Вот уж вижу, и места те самые пошли, где Жар-птица в плену томится.

А что с конём Златогривым расстаться сил нет, сказать не сказал, только про себя лишь подумать успел, как Серый Волк уж говорит: — Помогу тебе, Иван-царевич, в этом деле. Ты меня вместо Златогривого коня к царю веди, оставь, а там увидишь, что будет.

Сказал, кувыркнулся, через голову перевернулся и стал точь-в-точь Златогривый конь. Сколько ни смотри — не отличишь.

Как увидел царь, что Иван-царевич к нему на Златогривом коне подъезжает, обрадовался и сам навстречу с клеткой в руках выбежал, вместе с Жар-птицей отдал её Ивану-царевичу: — Поезжай, — говорит,—поскорее с этой птичкой, она мне ни к чему: её ни седлать, ни в небо летать! Только кормить, да и то яблоками золотыми, чужими, ворованными—обиды не оберёшься!

Иван-царевич мешкать не стал, клетку взял, к Елене Прекрасной вернулся и поехал с ней на Златогривом коне путём-дороженькой. А царь-то, царь три дня гулял-пировал, к выезду готовился.

Вот оседлали ему Златогривого коня, он на нём в поле и выехал. Только разогнался, только расскакался, а конь — на всём бегу, на всём скаку да при честном народе—из-под царя Серым Волком выскочил!

А царь кувырком — да на землю! Сидит—целёхонек, здоровёхонек, ничего не понимает, глаза протирает, никак в себя прийти не может.

Вот уж смеху, хохоту было! Кто видел, до сих пор смеётся — забыть не может. Хотите проверьте, пойдите людей спросите, сами хохотать начнёте. А Серый Волк в сторонку скакнул, хвостом вильнул — и был таков!

Догнал Ивана-царевича и Елену Прекрасную.

Ехали они, ехали и добрались до тех мест, где Серый Волк коня у Ивана-царевича выхватил. Тут Серый Волк остановился и сказал Ивану-царевичу:

— Здесь мы встретились — здесь нам и расстаться суждено. Послужил я тебе верой и правдой, а больше уж я тебе не слуга.

— Ах, Серый Волк! — сказал Иван-царевич.— Какой ты слуга; не в службе дело, а в дружбе. Полюбил я тебя, как брата родного, невмоготу мне с тобой расставаться! Нам бы теперь, когда дела все сделаны-переделаны, гулять-пировать!..

— Ох, Иван-царевич! — сказал ему Серый Волк.—Покуда ты Златогривого коня в стойло не поставил, Жар-птицу батюшке своему в руку не сдал, желанную в дом не ввёл—не считай наказ отцовский выполненным, а дело сделанным. Не зря в народе говорят: «Начало-то трудно, а конец—мудрец». Ну, прощай, меня. Серого Волка, не забывай!

Сказал и исчез.

Погоревал Иван-царевич, погрустил, да делать нечего, пересел на Златогривого коня и вместе с Еленой Прекрасной в обратный путь пустился, к дому своему.

Златогривый конь бежит — земля дрожит, из-под копыт искры сыплются. Вот как они ехали!

Ехали и приехали в чистое поле, широкое раздолье, в зелёные луга, прямо-прямо туда, где могучий камень стоял.

Приехали, а камня-то нет.

— Поле велико, широко, — сказал Иван-царевич,— может, так надо, может, и не это место было, может, обознался я! Только самое время пришло нам отдохнуть.

Елену Прекрасную в шатре спать уложил, а сам-то Иван-царевич коня пастись отпустил и возле входа в шатёр лёг.

Спит Иван-царевич и не видит, спит Иван-царевич и не слышит, как приехали в чистое поле, в широкое раздолье, в зелёные луга его братья — старший да средний.

Покуда Иван-царевич с Серым Волком отцовскую волю выполнял, чудесное счастье искал, они в просторном трактире заезжем гуляли, дни и ночи пировали, всю казну, что им отец в путь-дорогу дал, — промотали и теперь возвращались восвояси ни с тем, ни с чем.

Ой, люди добрые! Вы только подумайте, вы только послушайте! Лучше бы мне не ведать, не знать и вам не сказать, что тут случилось, что тут содеялось!

А случилась беда, злодейство лихое содеялось!

Уж лучше бы Иван-царевич глаз не смыкал, не спал. Да кто знал, кто ведал, а теперь-то время ушло, поздно спохватываться!..

Подъехали старшие братья, видят—Иван-царевич богатырским сном уснул, Златогривый конь возле него травку щиплет.

Подивились, в шатёр заглянули, а там Елена Прекрасная спит, разрумянилась, во сне-то у неё ресницы дрожат, подрагивают. А над ней — сама красота: Жар-птица в золотой клетке сияет.

Лютым жаром охватила братьев зависть, чёрные мысли в них вскипели. Сговорились, порешили, окаянные, брата своего меньшого,

Ивана-царевича, убить, ограбить. «Не то, — сказали друг другу, — батюшка-царь ему ещё полцарства при жизни даст, а по смерти и остальное откажет, а так мы всё себе заберём!»

И решили: Елена Прекрасная пусть старшему достанется, Златогривый конь — среднему. «Ну, а Жар-птицу пока старику отцу отдадим, а после смерти его посмотрим, чей жребий выпадет».

Как условились, так и сделали: убили они Ивана-царевича, а Елену Прекрасную схватили, пристращали: коли выдаст их, и ей смерти лютой не миновать.

И поехали домой на коне Златогривом чужим трудом хвастать, чужой удачей пользоваться, чужим счастьем наслаждаться.

Пусть они едут, пусть их гром оглушит, пусть их молния поразит! Ведь убили они Ивана-царевича, брата своего младшего, в чистом поле оставили лежать чёрным воронам на поругание.

Вот и прилетели они: ворон и воронёнок. Кружат над Иваном-царевичем, очи ему выклевать хотят… И вдруг откуда ни возьмись прибежал Серый Волк. Увидал Ивана-царевича убитого, затаился, и как только воронёнок ему на грудь сел, так Серый Волк его цап! — и схватил. Схватил, держит, убивать не убивает и отпускать не отпускает.

Заплакал воронёнок; чёрный ворон, отец его, взмолился:

— Серый Волк! Пожалей моё дитятко, воронёночка чёрненького. Я тебе какую хочешь службу сослужу.

— Ну что ж, Ворон Воронович! — сказал Серый Волк. — Так-то мы поладим. Только принесёшь ты мне живой и мёртвой воды, я тотчас отпущу твоего воронёночка!

Взмахнул чёрными крыльями ворон и улетел туда—не знаю куда, ему одному ведомо, — живой и мёртвой воды взять.

Сколько времени прошло, столько и утекло. Вернулся чёрный ворон и принёс два пузырька: один с водой живой, другой с водой мёртвой.

Взял Серый Волк пузырёк с мёртвой водой, спрыснул Ивана-царевича — у него все раны и зажили. Спрыснул из другого пузырька живой водой—Иван-царевич потянулся, проснулся, глаза протёр.

— Эх, и долго же я спал! — сказал.

— Спать бы тебе вечно, Иван-царевич, — сказал ему Серый Волк,—кабы я тут не случился. Твои братья тебя сонного убили, ограбили, Елену-Прекрасную старший-то себе забрал, коня Златогривого средний взял, а Жар-птицу порешили покуда отцу отдать, смерти его дождаться, жребий метать, кому достанется! Коль не хочешь на свадьбу опоздать, садись на меня, — в одночасье мы там будем!

Усадился Иван-царевич на Серого Волка — ух и понеслись! Выше леса стоячего, ниже облака ходячего, горы и реки перелетая, чистое поле хвостом выстилая.

Вовремя прибыли: старший сын царя к венцу с Еленой Прекрасной собрался. Вот радость!

Радость, радость, только что за странность? Невеста плачет, Жар-птица не поёт, а Златогривый конь не ест, не пьёт.

А столы накрыты, пир готов—лишь один царь — голова у него кругом идёт — ничего не [знает, ничего понять не может.

Тут самая пора пришла—Иван-царевич и Серый Волк, уж куда там—прощаться не время, разлучаться недосуг, — оба вместе тихохонько в тронный зал вошли, за занавесями затаились.

Как вошли, так невеста плакать перестала. Перестала плакать, рассмеялась, словно жемчуг рассыпала.

И Жар-птица вдруг запела.

И Златогривый конь, как ни в чём не бывало, копытом забил, есть начал.

Вот тогда-то вместе с Серым Волком об руку Иван-царевич на люди вышел. Невеста-то, Елена Прекрасная, к нему кинулась.

— Вот он, мой жених, мой желанный! — воскликнула.