Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке

Утро не настало, ночь не кончилась, самая тьма кругом, а Серый Волк у каменной стены остановился и говорит:

— Я своё дело сделал, теперь, Иван-царевич, твой черёд наступил. Видишь эту стену? Скорее через неё перелезь. А там сад, а в саду твой клад: в золотой клетке Жар-птица сидит. Ты её возьми, а клетку не тронь. Не то быть беде. И Жар-птицу потеряешь, и сам пропадёшь.

Поблагодарил его Иван-царевич и мигом через стену перелез. А там посреди ночи — день, посреди сада — солнце горит, не солнце горит — в золотой клетке Жар-птица сидит, пёрышками сверкает, светится!

Залюбовался Иван-царевич на её красоту, да долго любоваться не пришлось: дверцу -открыл, а Жар-птица сама к нему на руку села. Он и подумал: «А вдруг не уберегу её, пёрышки помну! Путь дальний, как повезу без клетки?»

И забыл на радостях, что ему Серый Волк наказывал.

Только клетки руками коснулся, как среди мрака чёрного, среди ночи безмолвной — трубы затрубили, колокола зазвонили, ветры зашумели, вихри засвистали, стража прибежала, схватила Ивана-царевича. Тут и царь здешних мест явился, закричал:

— Ты как смел Жар-птицу брать? Или тебе жизнь не дорога? Или и тебе в клетку захотелось?

Отвечал ему Иван-царевич:

— Повадилась Жар-птица к нам в государев сад летать, золотые яблоки воровать! Вот и послал меня, царевича, мой батюшка её сыскать и к нему привезти. Мы-то думали-гадали, голову ломали, почему бы так? А она у тебя, красота, видишь, в клетке сидит без кормушечки, без семечка!

Говорит ему царь:

— Как Жар-птицу держать — не тебе решать, не тебе советовать. Кабы не поклевала она ваши яблочки — не сносить бы тебе головы. Но коли сослужишь мне службу — так и быть, прощу тебя. Отправляйся за тридевять земель, в тридесятое царство и приведи мне оттуда златогривого коня. Тогда вину тебе отпущу и Жар-птицу отдам. А не то, мой меч — твоя голова с плеч.

Вернулся Иван-царевич к Серому Волку сам не свой.

— Кабы слушался ты меня, так и горевать бы не пришлось, — сказал Серый Волк. — Ну, да ладно. Помогу тебе и на этот раз. Скорее на меня садись, да покрепче держись!

И помчал Серый Волк Ивана-царевича за тридевять земель, в тридесятое царство.

Долго, не долго — привёз его Серый Волк к высокой стене.

— Тут, — говорит, — коли послушаешься меня, Серого Волка, твоя удача: в конюшне Златогривый конь стоит. Бери его без узды. А коли уздечку тронешь — на себя пеняй: не видать тебе Жар-птицы и головы не сносить.

Иван-царевич Серого Волка за службу и совет поблагодарил и через стену перемахнул. А как ногами земли коснулся, огляделся, видит — конюшня: бревно к бревну, каждое в три обхвата, да ещё седой коры в четверть. Ворота железные настежь распахнуты. Вбежал — остановился, удивился: стоит конь-огонь, глаза горят, ноздри трепещут, хвост дымом стелется, а грива — золотая!

У Ивана-царевича, даром что богатырское, и то от радости сердце затрепетало. Конь к нему потянулся, губами руки коснулся. Иван-царевич и забыл, что Серый Волк ему наказал. «Как же я такое сокровище поведу, как не в уздечке!» — подумал. А она, золотая, рядышком с конём на стене висит, глаз ласкает, руку манит.

Только Иван-царевич уздечки коснулся, хотел с гвоздя снять — как в тот же миг трубы затрубили, вихри засвистали, земля от топота кованых сапог задрожала: налетела стража, мечами чёрными грозится, цепями железными Ивана-царевича опутала. И к царю повели.

Сидит царь в зале, как в пещере каменной. Не корона на голове — шапка золотая с рогами бычьими, у пояса нож острый, по правую руку — палач с топором, по левую — плаха. Сам седой, глаза навыкате, на плечах шкура звериная. По стенам факелы чадят, огнями горят. За троном чёрным — воины в латах, стоят, замерли.

— Вот ты каков! — загрохотал. — Ну, Иван-царевич, уж я спрашивать-расспрашивать не буду: мне всё ведомо через лазутчиков тайных, через доносчиков верных. Я не тот царёк, от которого ты конём откупиться смог. Выбирай: или доставишь ты мне от князя тьмы, от самого Кощея Бессмертного, Елену Прекрасную, что у него в плену томится, тогда, хоть коня забирай!

Или вот для тебя ложе, мягкое, бархатное — плаха уготована и палач с топором! Ха-ха-ха! — Вот как он захохотал, загрохотал.

Не испугался Иван-царевич, не дрогнул.

— Ну, что ж,—говорит,—царь-плаха, твой меч—моя голова с плеч! Прикажи отпустить меня: попытаю счастья, добуду Елену Прекрасную!

Вернулся Иван-царевич к Серому Волку в печали, о горе своём поведал:

— Эх, Иван-царевич! — сказал ему Серый Волк.— И что ж ты меня не послушал? Ведь та беда была не беда. А нынче — настала грозная!..

Ну, ладно. Я тебя в несчастье не кину. Ты на меня надейся, однако и сам не плошай!.. А теперь на меня садись да покрепче держись!

Вскочил Иван-царвич на Серого Волка, и тот быстрее ветра помчался, над землёй поднялся—выше леса стоячего, ниже облака ходячего, горы и реки меж ног пропускал, а чистое поле хвостом выстилал.

И очутились они в месте неведомом, незнаемом.

— Пришла пора нам с тобой, Иван-царевич, расстаться, — сказал Серый Волк. — Дале мне дороги нет и путь заказан. Но я тебе добра хочу и разуму научу… Видишь, тропинка вьётся? Ты по ней иди, пока двух мужиков-лесовиков не встретишь. Поначалу схоронись, к ним приглядись, а уж потом не отставай, след в след за ними поспешай. Что они найдут—то твоё, только не забудь замену им дать. Да не бойся: ежели к ним с умом и добром, так они ребята свойские!

Пошёл Иван-царевич тропинкой заветной, неприметной. Шёл, шёл, вдруг видит — два мужика, вроде не старые, а седые, у обоих волосы налево зачёсаны, а кафтаны направо запахнуты. Бровей нет, ресниц как не бывало, а сами-то, сами — остроголовые!

Идут, промеж себя бормочут:

— Шёл, нашёл, потерял! Шёл, нашёл, потерял!»

И глаза у них — зелёные.

Иван-царевич их сразу узнал: лешие! Осмотрелся, пригляделся, за ними неприметно след в след пошёл.

А они всё идут и своё бормочут: «Шёл, нашёл, потерял!» А то захохочут, голосистые. — аж на весь лес!

Так и шли, покуда не остановились. А остановившись — заспорили: «Нет, мой!» — «Нет, мой!» — То один, то другой, с земли что-то хватают, а поднять не могут. Иван-царевич как глянул — так и обомлел: лежит на земле меч-кладенец, богатырской руке впору, богатырской силушке на радость.

А лешие уж кричат: «Давай делить?» — «Давай!» — «Твой нож — моя рукоятка!» — «Нет, твой нож — моя рукоятка!»

Иван-царевич из-за дерева вышел и говорит:

— Здравствуйте, мужички-лесовички! И на что вам меч, коли некого сечь? Да и куда нож без рукоятки, куда рукоятка без ножа? Дайте-ка я опробую, не по моей ли руке он выкован, не по моей ли силушке сработан?

Поднял меч. Раз махнул—вековую ель повалил, два махнул—сосну в три обхвата до корней разрубил. И меча в руках не почувствовал.

— Эта забава, —говорит, —мне по душе и не в тягость.

Тут оба леших как в ладоши забили, как засвистели! Глаза у них разгорелись, волосы растрепались. Видать, находки своей жалко стало. Но Иван-царевич не растерялся. Быстренько шапку наизнанку надел, кафтан выворотил. Так и оделся. Они и обезголосили. Притихли.

А Иван-царевич говорит:

— Чтоб всё по справедливости, чтоб всем веселее было, каждому дам по шишечке: одному еловую, а другому сосновую!

Лешие шишечки взяли, друг на дружку посмотрели, зелёным-зелёные глаза потаращили и пошли. Идут меж деревьев, переговариваются, бормочут: «Шёл, нашёл, потерял! Шёл, нашёл, потерял!..»

Только из вицу скрылись, словно из-под земли вырос, явился перед Иваном-царевичем Серый Волк.

— Ну, молодец-удалец! — сказал. — Первое испытание ты выдержал. Но это ещё полдела, а главное дело впереди. Я тебе добра хочу и разуму научу. Прежде чем к царю Кощею Бессмертному идти, должен ты знать, как его смерть достать. Пойдёшь ты по этой дорожке три дня и три ночи и найдёшь на избушку на курьих ножках. Скажешь ей: «Избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом». Она и повернётся. Ты зайди в неё. А там Баба-Яга, костяная нога живёт. Она в ступе разъезжает, пестом погоняет, метлой след заметает. По первости она рассердится, тебя съесть захочет, но ты ей от меня привет передай, она и утихнет и научит, как Кощееву смерть сыскать. А теперь ступай! — сказал Серый Волк и исчез.

День шёл Иван-царевич, другой, третий… И пришёл он в глухое место, в тёмный лес. Там мхи шелестят, кора на деревьях крякает, совы в ветвях гукают. Смотрит Иван-царевич — стоит избушка на курьих ножках. Без окон, без дверей.

Иван-царевич и сказал:

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Избушка на курьих ножках и повернулась. Вошёл в неё Иван-царевич, а в избушке той на печи, на девятом кирпичи лежит Баба-яга, костяная нога. Нос в потолок врос, волосы разлохмачены, через порог висят. Лежит старуха в одной рубахе, не опоясана!

— Фу-фу! — закричала Баба-Яга. — Прежде тут русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а нонче русский дух сам на двор пришёл, в избу вошёл, в уста бросается, съесть себя просится!.. Что ж ты, молодец, дело пытаешь или от дела лытаешь?