Витя Малеев в школе и дома. Повесть Николая Носова

– Ну вот, а когда спрашивали, так ты не признавался! Нехорошо, Игорь, нечестно! Зачем ты это сделал?

– Сам не знаю, Ольга Николаевна! Как-то так, нечаянно. Я не подумал.

– Ну хорошо, что хоть теперь признался. После уроков пойди к директору и попроси прощения.

После уроков Игорь пошел к директору и стал просить у него прощения. Игорь Александрович сказал:

– Государство уже израсходовало на ремонт школы много денег. Второй раз ремонтировать некому. Иди домой, пообедаешь и придешь.

После обеда Игорь пришел в школу, ему дали ведро с краской и кисточку, и он побелил стену так, что морячка не стало видно.

Мы думали, что Ольга Николаевна теперь уже не разрешит ему быть художником, но Ольга Николаевна сказала:

– Лучше быть художником в стенгазете, чем портить стены.

Тогда мы выбрали его в редколлегию художником, и все были рады, и я был рад, только мне-то, если сказать по правде, радоваться не следовало, и я расскажу почему.

По шишкинскому примеру, я совсем перестал дома делать задачи и все норовил списывать их у ребят. Вот точно, как в пословице говорится: «С кем поведешься, от того и наберешься».

«Зачем мне ломать голову над этими задачами? – думал я. – Все равно я их не понимаю. Лучше я спишу, и дело с концом. И быстрей, и дома никто не сердится, что я не справляюсь с задачами».

Мне всегда удавалось списать задачу у кого-нибудь из ребят, но наш председатель совета отряда, Толя Дёжкин, упрекал меня.

– Ты ведь никогда не научишься делать задачи, если все время будешь списывать у других! – говорил он.

– А мне и не нужно, – отвечал я. – Я к арифметике неспособный. Авось как-нибудь и без арифметики проживу.

Конечно, списать домашнее задание было легко, а вот когда вызовут в классе, то тут только одна надежда па подсказку. Еще спасибо, что хоть ребята подсказывали. Только Глеб Скамейкин с тех пор, как сказал, что будет бороться с подсказкой, все думал и думал и наконец придумал такую вещь: подговорил ребят, которые выпускали стенгазету, нарисовать па меня карикатуру. И вот в один прекрасный день в стенгазете на меня появилась карикатура с длинными ушами, то есть был нарисован я возле доски, вроде я решаю задачу, а уши у меня длинные-предлинные.

Это, значит, для того, чтобы лучше слышать, что мне подсказывают. И еще какие-то стишки противные под этой карикатурой были подписаны:

Витя наш подсказку любит,
Витя в дружбе с ней живет,
Но подсказка Витю губит
И до двойки доведет.

Или что-то вроде этого, не помню точно. В общем, чепуха на постном масле. Я, конечно, страшно рассердился и сразу догадался, что это Игорь Грачев нарисовал, потому что пока его в стенгазете не было, то и никаких карикатур не было. Я подошел к нему и говорю:

– Сними сейчас же эту карикатуру, а то худо будет! Он говорит:

– Я не имею права снимать. Я ведь только художник. Мне сказали, я и нарисовал, а снимать не мое дело.

– Чье же это дело?

– Это дело редактора. Он у нас всем распоряжается. Тогда я говорю Сереже Букатину:

– А, значит, это твоя работа? На себя небось не поместил карикатуры, а на меня поместил!

– Что же ты думаешь, я сам помещаю, на кого хочу? У нас редколлегия. Мы всё вместе решаем Глеб Скамейкин написал на тебя стихи и сказал, чтоб карикатуру нарисовали, потому что надо с подсказкой бороться. Мы на совете отряда решили, чтобы подсказки не было.

Тогда я бросился к Глебу Скамейкину.

– Снимай, – говорю, – сейчас же, а то из тебя получится бараний рог!

– Как это – бараний рог? – не понял он.

– В бараний рог тебя согну и в порошок изотру!

– Подумаешь! – говорит Глебка. – Не очень-то тебя испугались!

– Ну, тогда я сам из газеты карикатуру вырву, если не испугались.

– Вырывать не имеешь права, – говорит Толя Дёжкин, – Ведь это правда. Если б на тебя написали неправду, то и тогда не имеешь права вырывать, а должен написать опровержение.

– А, – говорю, – опровержение? Сейчас вам будет опровержение!

Все ребята подходили к стенгазете, любовались на карикатуру и смеялись. Но я решил не оставлять этого дела так и сел писать опровержение. Только у меня ничего не вышло, потому что я не знал, как его написать. Тогда я пошел к нашему пионервожатому Володе, рассказал ему обо всем и стал спрашивать, как написать опровержение.

– Хорошо, я тебя научу, – сказал Володя. – Напиши, что ты исправишься и станешь учиться лучше, так что не нужна будет подсказка. Твою заметку поместят в стенгазете, а я скажу, чтобы карикатуру сняли.

Я так и сделал. Написал в газету заметку, в которой давал обещание начать учиться лучше и больше не надеяться на подсказку.

На другой день карикатуру сняли, а мою заметку напечатали на самом видном месте. Я был очень рад и даже на самом деле собирался начать учиться лучше, но все почему-то откладывал, а через несколько дней у нас была письменная работа по арифметике и я получил двойку. Конечно, не я один получил двойку. У Саши Медведкина тоже была двойка, так что мы вдвоем отличились. Ольга Николаевна записала нам эти двойки в дневники и сказала, чтоб в дневниках была подпись родителей.

Печальный возвращался я в этот день домой и все думал, как избавиться от двойки или как сказать маме, чтоб она не очень сердилась.

– Ты сделай так, как делал наш Митя Круглов, – сказал мне по дороге Шишкин.

– Кто это Митя Круглов?

– А это был у нас такой ученик, когда я учился в Нальчике.

– Как же он делал?

– А он так: придет домой, получив двойку, и ничего не говорит. Сидит с унылым видом и молчит. Час молчит, два молчит и никуда гулять не идет. Мать спрашивает:

«Что это с тобой сегодня?»

«Ничего».

«Чего же ты такой скучный сидишь?»

«Так просто».

«Небось натворил в школе чего-нибудь?»

«Ничего я не натворил».

«Подрался с кем-нибудь?»

«Нет».

«Стекло в школе расшиб?»

«Нет».

«Странно!» – говорит мать.

За обедом сидит и ничего не ест.

«Почему ты ничего не ешь?»

«Не хочется».

«Аппетита нет?»

«Нет».

«Ну пойди погуляй, аппетит и появится».

«Не хочется».

«Чего же тебе хочется?»

«Ничего».

«Может быть, ты больной»

«Нет».

Мать потрогает ему лоб, поставит градусник. Потом говорит:

«Температура нормальная. Что же с тобой, наконец? С ума ты меня сведешь!»

«Я двойку по арифметике получил».

«Тьфу! – говорит мать. – Так ты из-за двойки всю эту комедию выдумал?»

«Ну да».

«Ты бы лучше сел да учился, вместо того чтоб комедию играть. Двойки и не было бы», – ответит мать.

И больше ничего ему не скажет. А Круглову только это и надо.

– Ну хорошо, – говорю я. – Один раз он так сделает, а в следующий раз мать ведь сразу догадается, что он получил двойку.

– А в следующий раз он что-нибудь другое придумает. Например, приходит и говорит матери:

«Знаешь, у нас Петров сегодня получил двойку».

Вот мать и начнет этого Петрова пробирать:

«И такой он и сякой. Родители его стараются, чтоб из него человек вышел, а он не учится, двойки получает…»

И так далее. Как только мать умолкает, он говорит:

«И Иванов у нас сегодня получил двойку».

Вот мать и начнет отделывать Иванова:

«Такой-сякой, не хочет учиться, государство на него даром деньги тратит!..»

А Круглов подождет, пока мать все выскажет, и снова говорит:

«Гаврилову сегодня тоже двойку поставили».

Вот мать и начнет отчитывать Гаврилова, только бранит его уже меньше. Круглов, как только увидит, что мать уже устала браниться, возьмет и скажет:

«У нас сегодня просто день такой несчастливый. Мне тоже двойку поставили».

Ну, мать ему только и скажет:

«Болван!»

И на этом конец.

– Видать, этот Круглов у вас был очень умный, – сказал я.

– Да, – говорит Шишкин, – очень умный. Он часто получал двойки и каждый раз выдумывал разные истории, чтоб мать не бранила слишком строго.

Я вернулся домой и решил сделать так, как этот Митя Круглов: сел сразу на стул, свесил голову и скорчил унылую-преунылую физиономию. Мама это сразу заметила и спрашивает:

– Что с тобой? Двойку небось получил?

– Получил, – говорю.

Вот тут-то она и начала меня пробирать.

Но об этом рассказывать неинтересно.

На следующий день Шишкин тоже получил двойку, по русскому языку, и была ему за это дома головомойка, а еще через день на нас обоих опять появилась в газете карикатура.

Вроде как будто мы с Шишкиным идем по улице, а за нами следом бегут двойки на ножках.

Я сразу разозлился и говорю Сереже Букатину:

– Что это за безобразие! Когда это наконец прекратится?

– Чего ты кипятишься? – спрашивает Сережа. – Это ведь правда, что вы получили двойки.

– Будто мы одни получили! Саша Медведкин тоже получил двойку. А где он у вас?

– Этого я не знаю. Мы скачали Игорю, чтоб он всех троих нарисовал, а он нарисовал почему-то двоих.

– Я и хотел нарисовать троих, – сказал Игорь, – да все трое у меня не поместились. Вот я и нарисовал только двоих. В следующий раз третьего нарисую.

– Все равно, – говорю я, – Я этого дела так не оставлю. Я напишу опровержение! Говорю Шишкину:

– Давай опровержение писать.

– А как это?

– Очень просто: нужно написать в стенгазету обещание, что мы будем учиться лучше. Меня так в прошлый раз научил Володя.

– Ну ладно, – согласился Шишкин. – Ты пиши, а я потом у тебя спишу.

Я сел и написал обещание учиться лучше и никогда больше не получать двоек. Шишкин целиком списал у меня это обещание и еще от себя прибавил, что будет учиться не ниже чем на четверку.

– Это, – говорит, – чтоб внушительней было.

Мы отдали обе заметки Сереже Букатину, и я сказал:

– Вот, можешь снимать карикатуру, а заметки наши наклей на самом видном месте. Он сказал:

– Хорошо.

На другой день, когда мы пришли в школу, то увидели, что карикатура висит на месте, а наших обещаний нет. Я тут же бросился к Сереже. Он говорит:

– Мы твое обещание обсудили на редколлегии и решили пока не помещать в газете, потому что ты уже раз писал и давал обещание учиться лучше, а сам не учишься, даже получил двойку.

– Все равно, – говорю я. – Не хотите помещать заметку – не надо, а карикатуру вы обязаны снять.

– Ничего, – говорит, – мы не обязаны. Если ты воображаешь, что можно каждый раз давать обещания и не выполнять их, то ты ошибаешься.

Тут Шишкин не вытерпел:

– Я ведь еще ни разу не давал обещания. Почему вы мою заметку не поместили?