Книга великих открытий, или сто радостей. Виталий Бианки
Поставить книжку к себе на полку
— Алька, Алька, на, возьми!
Видно, хорошо его знали.
За второй деревней начался такой густой, тёмный лес, какого ещё не было по всей дороге. Тут скоро сани свернули с большой дороги на маленькую, и дядя Миша сказал:
— Ну, вот сейчас и приедем, тётя Киля, верно, заждалась уж нас.
Тётя Киля
Расставленные вдоль узкой лесной дорожки телеграфные столбы мешались со стволами деревьев.
— Тётя Киля? — повторила Маша. — Какое смешное имя. Мама как-то по-другому называла.
— Да видишь ли, — смущённо улыбаясь, сказал дядя Миша, — тётку-то твою, собственно, Акулей звать: Акулина она, Акулина Ивановна. Да, знаешь, очень по-деревенски как-то выходит. Тётка и велит называть себя Акилиной. В книжках-то так пишут: Акилина.
— А я буду её звать «тётя Килька»! — сказал Сашка.
— Что ты, что ты, паря! — испугался дядя Миша. — За это тебе попадёт от неё. Да и мне достанется. Нет, ты уж, пожалуйста, зови её «тётя Киля», Акилина Ивановна.
— Ах, значит, она злюка? — сказал Сашка, потирая замёрзшую щёку. — Тогда я буду её звать «тётя Акула».
— Ещё хуже! Совсем она не злая. Она всем добра хочет, а особенно детям. Своих-то, видишь, у нас нет детей, так она над чужими трясётся, как клушка. Ты, паря, уважь меня: зови её тётей Килей, не ошибайся смотри. Ладно?
— Ну ладно, — сказал Сашка. — Не буду Килькой, не буду Акулой.
И ещё крепче потёр щёку.
Лес вдруг кончился, и телефонные столбы побежали в гору.
На широком, пологом холме вырос длинный низенький деревянный дом. Вокруг него было несколько изб и сараев, а над ними возвышалась сквозная башенка из брёвен, заострённая кверху. В серёдке виднелись лесенки.
— Это дозорная вышка, — объяснил дядя Миша. — Смотреть, не загорелся ли где лес или что.
Тётя Киля в коротеньком полушубке вышла на крыльцо длинного дома встречать гостей.
Они была высокая, угловатая, курносая.
— Желанные! — закричала она певучим голосом, сбегая с крыльца. — Да какие вы красавчики!
Дети не успели поздороваться, как вдруг она быстро наклонилась, схватила в обе руки снегу, как ястреб, налетела на Сашку и ухватила его за щёки.
Сашка заревел благим матом и стал отбиваться обеими руками. Закричала и заплакала Маша. Кричали что-то и тётя Киля с дядей Мишей.
Поднялся ужасный шум.
Тут дядя Миша подхватил одной рукой Машу, другой Сашку и внёс их в дом.
Приехали.
ЧАСТЬ II. ГОСТИ СОБИРАЮТСЯ НА ВЕЛИКИЙ ПИР
Комната
— Сашка! Шашик! Шуршинька! — слышит Сашка сквозь сон. — Вставай!
«Почему меня будит Маша? — борясь со сном, думает Сашка. — Почему не мама? А где мама?»
Сашка с трудом приоткрывает глаза, смотрит на бревенчатую стену, переводит глаза на потолок — потолок из широких досок — и ничего не может понять. Что это за комната? Где он?
И вдруг ему припоминается всё сразу: как он охотился на львов, как отец и мать сказали, что они уезжают в Африку, как приехал дядя Миша, и поезд, и лесная дорога, и… Вот только не может Сашка вспомнить хорошенько про тётю Килю, тётю Акулю, Акулу…
— Маша, я не помню, за что она на меня?
Маша присаживается к нему на кровать. Она уже одета.
— У тебя вчера жар был, Шашик, вот ты и не помнишь. Когда мы приехали, тётя Киля увидела, что у тебя щека сделалась белая, и хотела скорей оттереть её снегом. Всегда трут снегом, когда нос или щёки отморозят. Она не злая. Она давала тебе чаю с малиновым вареньем и рассказывала сказки.
— А-а-а! — тянет Сашка. — Ну пускай.
В чистой, теплой постели так уютно, в комнате так чудесно пахнет свежим смолистым деревом, всё кругом такое новое и удивительное. Сашке не хочется думать ни о чём неприятном.
Стены в комнате голые, без обоев, без картин. Вместо стульев — белые табуретки, на простом белом тонконогом столе стоит пузатенькая керосиновая лампа с длинной стеклянной шеей и без головы — смешная! И где-то тикают часики: тик-тик, тик-тик!
— А сколько часов?
— Который час? Не знаю, — отвечает Маша. — В этой комнате часов нет.
— Вот так — нет! Молчи! Слышишь?
В тишине ясно слышно: тик-тик! Быстро-быстро. Вот на этой стенке. Нет, кажется, на той! Нет, опять на этой?!
— Слышишь? С места на место перебежали!
— Ах, ты про это! — говорит Маша. — Я тоже вчера думала, что это часики. Ты уже спал, а я лежу и слышу: тик-тик, тик-тик! Дядя Миша пришёл, я и спрашиваю: «Где это у вас столько часиков?» А дядя Миша говорит: «Это не часики, это стенные жихарки. Так и называются: часовщики».
— Вот бы подглядеть, какие они, — говорит Сашка. — Тут у них везде жихарки. А в городе нет.
— Тут везде, — соглашается Маша. (Какая она добрая стала! Совсем как мама…) — Ну, вставай. Наверное, уже поздно: тётя Киля и дядя Миша давно встали.
Пока Сашка натягивает рубаху, Маша открывает белые занавески на окне.
Солнце хлынуло в комнату такое яркое, что больно глазам. И виден лес за окном — совсем рядом! Стеной стоит лес.
— Смотри, какой смешной носатик, — говорит Маша.
В углу висит на верёвке желтый глиняный горшок с носиком, под ним на табуретке — таз.
— Одной рукой наклони, другой мойся.
Сашка подходит и решительно схватывает горшок за нос. Сейчас же из носика вылетает струйка — и ужасно холодная вода змейкой скользит Сашке за шиворот. Сашка с визгом отскакивает, горшок качается и брызжет с перепугу во все стороны.
Маша хохочет, хохочет и Сашка.
Горшок — совсем как живой — тычется носом в разные стороны и понемножку успокаивается.
Дверь распахивается, в комнату влетает тётя Киля:
— Саша! Босиком!
Сашка испуганным мышонком ныряет в кровать.
— Перво поставь градусник! Ещё можно ли тебе вставать! — говорит тётя Киля.
Дом
Жара у Сашки не оказалось.
Поставить книжку к себе на полку