Синичкин календарь. Виталий Бианки
Поставить книжку к себе на полку
— Кик! Кик! Прочь, прочь! Тут мои владения!
Очень удивилась Зинька. И крепко на Дятла обиделась: вот тебе и друг!
Вспомнила о полевых куропатках, серых, с шоколадной подковкой на груди. Прилетела к ним в поле, ищет куропаток, — нет их на старом месте! А ведь целая стая была. Куда все подевались?
Летала-летала по полю, искала-искала, насилу одного петушка нашла: сидит во ржи, — а рожь уж высокая, — кричит:
— Чир-вик! Чир-вик!
Зинька к нему. А он ей:
— Чир-вик! Чир-вик! Чичире! Пошла, пошла отсюда!
— Как так! — рассердилась Синичка. — Давно ли я всех вас от смерти спасла — из ледяной тюрьмы выпустила, а теперь ты меня и близко к себе не пускаешь?
— Чир-вир, — смутился куропачий петушок. — Правда, от смерти спасла. Мы это все помним. А всё-таки лети ты от меня подальше: теперь время другое, мне вот как драться хочется!
Хорошо, у птиц слёз нет, а то, наверно, заплакала бы Зинька: уж так ей обидно, так горько стало!
Повернулась молча, полетела на реку.
Летит над кустами, — вдруг из кустов серый зверь!
Зинька так и шарахнулась в сторону.
— Не узнала? — смеётся зверь. — Ведь мы с тобой старые друзья.
— А ты кто? — спрашивает Зинька.
— Заяц я. Беляк.
— Какой же ты беляк, когда ты серый? Я помню беляка: он весь белый, только на ушках чёрное.
— Это я зимой белый, чтобы на снегу меня видно не было. А летом я серый.
Ну и разговорились. Ничего, с ним не ссорились. А потом Старый Воробей и объяснил Зиньке:
— Это месяц июнь — начало лета. У всех нас, у птиц, в это время — гнёзда, а в гнёздах — драгоценные яички и птенчики. К своим гнёздам мы никого не подпускаем — ни врага, ни друга: и друг может нечаянно разбить яичко. У зверей тоже детёныши, звери тоже никого к своей норе не подпустят. Один заяц без забот: растерял своих детишек по всему лесу и думать о них забыл. Да ведь зайчаткам мать-зайчиха нужна только в первые дни: попьют они материнское молочко несколько дней, а потом сами травку зубрят.
Теперь, — прибавил Старый Воробей, — солнце в самой силе, и самый длинный у него трудовой день. Теперь на земле все найдут, чем набить своим малышам животики.
ИЮЛЬ
— С новогодней ёлки, — сказал Старый Воробей, — прошло уже шесть месяцев, ровно полгода. Запомни, что второе полугодие начинается в самый разгар лета. А пошёл теперь месяц июль. А это самый хороший месяц и для птенцов и для зверят, потому что кругом всего очень много: и солнечного света, и тепла, и разной вкусной еды.
— Спасибо, — сказала Зинька.
И полетела.
«Пора мне остепениться, — подумала она. — Дупел в лесу много. Займу, какое мне понравится свободное, и заживу в нём своим домком!»
Задумать-то задумала, да не так просто оказалось это сделать.
Все дупла в лесу заняты. Во всех гнёздах птенцы. У кого ещё крохотки, голенькие, у кого в пушку, а у кого и в перышках, да всё равно желторотые, целый день пищат, есть просят.
Родители хлопочут, взад-вперёд летают, ловят мух, комаров, ловят бабочек, собирают гусениц-червячков, а сами не едят: всё птенцам носят. И ничего: не жалуются, ещё и песни поют.
Скучно Зиньке одной.
«Дай, — думает, — я помогу кому-нибудь птенчиков покормить. Мне спасибо скажут».
Нашла на ели бабочку, схватила в клюв, ищет, кому бы дать.
Слышит — на дубу пищат маленькие щеглята, там их гнездо на ветке.
Зинька скорей туда — и сунула бабочку одному щеглёнку в разинутый рот.
Щеглёнок глотнул, а бабочка не лезет: велика больно.
Глупый птенчик старается, давится — ничего не выходит.
И стал уж задыхаться. Зинька с испугу кричит, не знает, что делать.
Тут Щеглиха прилетела. Сейчас — раз! — ухватила бабочку, вытащила у щеглёнка из горла и прочь бросила. А Зиньке говорит:
— Марш отсюда! Ты чуть моего птенчика не погубила. Разве можно давать маленькому целую бабочку? Даже крылья ей не оторвала!
Зинька кинулась в чащу, там спряталась: и стыдно ей и обидно.
Потом много дней по лесу летала, — нет, никто её в компанию к себе не принимает!
А что ни день, то больше в лес приходит ребят. Все с корзиночками, весёлые; идут — песни поют, а потом разойдутся и ягоды собирают: и в рот и в корзиночки. Уже малина поспела.
Зинька всё около них вертится, с ветки на ветку перелетает, и веселей Синичке с ребятам, хоть она их языка не понимает, а они — её.
И случилось раз: одна маленькая девочка забралась в малинник, идёт тихонько, ягоды берёт.
А Зинька над нею по деревьям порхает.
И вдруг видит: большой страшный медведь в малиннике.
Девочка как раз к нему подходит, — его не видит.
И он её не видит: тоже ягоды собирает. Нагнёт лапой куст — и себе в рот.
«Вот сейчас, — думает Зинька, — наткнётся на него девочка, — страшилище это её и съест! Спасти, спасти её надо!»
И закричала с дерева по-своему, по-синичьему:
— Зинь-зинь-вень! Девочка, девочка! Тут медведь. Убегай!
Девочка и внимания на неё не обратила: ни слова не поняла.
А медведь-страшилище понял: разом поднялся на дыбы, оглядывается: где девочка?
«Ну, — решила Зинька, — пропала маленькая!»
А медведь увидел девочку, опустился на все четыре лапы — да как кинется от неё наутёк через кусты!
Вот удивилась Зинька:
«Хотела девочку от медведя спасти, а спасла медведя от девочки! Такое страшилище, а маленького человечка боится!»
С тех пор, встречая ребят в лесу, Синичка пела им звонкую песенку:
— Зинь-зинь-ле! Зинь-зинь-ле!
Кто пораньше встаёт,
Тот грибы себе берёт,
А сонливый да ленивый
Идут после за крапивой.
Поставить книжку к себе на полку