Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке
Поставить книжку к себе на полку
— Как Жар-птицу держать — не тебе решать, не тебе советовать. Кабы не поклевала она ваши яблочки — не сносить бы тебе головы. Но коли сослужишь мне службу — так и быть, прощу тебя. Отправляйся за тридевять земель, в тридесятое царство и приведи мне оттуда златогривого коня. Тогда вину тебе отпущу и Жар-птицу отдам. А не то, мой меч — твоя голова с плеч.
Вернулся Иван-царевич к Серому Волку сам не свой.
— Кабы слушался ты меня, так и горевать бы не пришлось, — сказал Серый Волк. — Ну, да ладно. Помогу тебе и на этот раз. Скорее на меня садись, да покрепче держись!
И помчал Серый Волк Ивана-царевича за тридевять земель, в тридесятое царство.
Долго, не долго — привёз его Серый Волк к высокой стене.
— Тут, — говорит, — коли послушаешься меня, Серого Волка, твоя удача: в конюшне Златогривый конь стоит. Бери его без узды. А коли уздечку тронешь — на себя пеняй: не видать тебе Жар-птицы и головы не сносить.
Иван-царевич Серого Волка за службу и совет поблагодарил и через стену перемахнул. А как ногами земли коснулся, огляделся, видит — конюшня: бревно к бревну, каждое в три обхвата, да ещё седой коры в четверть. Ворота железные настежь распахнуты. Вбежал — остановился, удивился: стоит конь-огонь, глаза горят, ноздри трепещут, хвост дымом стелется, а грива — золотая!
У Ивана-царевича, даром что богатырское, и то от радости сердце затрепетало. Конь к нему потянулся, губами руки коснулся. Иван-царевич и забыл, что Серый Волк ему наказал. «Как же я такое сокровище поведу, как не в уздечке!» — подумал. А она, золотая, рядышком с конём на стене висит, глаз ласкает, руку манит.
Только Иван-царевич уздечки коснулся, хотел с гвоздя снять — как в тот же миг трубы затрубили, вихри засвистали, земля от топота кованых сапог задрожала: налетела стража, мечами чёрными грозится, цепями железными Ивана-царевича опутала. И к царю повели.
Сидит царь в зале, как в пещере каменной. Не корона на голове — шапка золотая с рогами бычьими, у пояса нож острый, по правую руку — палач с топором, по левую — плаха. Сам седой, глаза навыкате, на плечах шкура звериная. По стенам факелы чадят, огнями горят. За троном чёрным — воины в латах, стоят, замерли.
— Вот ты каков! — загрохотал. — Ну, Иван-царевич, уж я спрашивать-расспрашивать не буду: мне всё ведомо через лазутчиков тайных, через доносчиков верных. Я не тот царёк, от которого ты конём откупиться смог. Выбирай: или доставишь ты мне от князя тьмы, от самого Кощея Бессмертного, Елену Прекрасную, что у него в плену томится, тогда, хоть коня забирай!
Или вот для тебя ложе, мягкое, бархатное — плаха уготована и палач с топором! Ха-ха-ха! — Вот как он захохотал, загрохотал.
Не испугался Иван-царевич, не дрогнул.
— Ну, что ж,—говорит,—царь-плаха, твой меч—моя голова с плеч! Прикажи отпустить меня: попытаю счастья, добуду Елену Прекрасную!
Вернулся Иван-царевич к Серому Волку в печали, о горе своём поведал:
— Эх, Иван-царевич! — сказал ему Серый Волк.— И что ж ты меня не послушал? Ведь та беда была не беда. А нынче — настала грозная!..
Ну, ладно. Я тебя в несчастье не кину. Ты на меня надейся, однако и сам не плошай!.. А теперь на меня садись да покрепче держись!
Вскочил Иван-царвич на Серого Волка, и тот быстрее ветра помчался, над землёй поднялся—выше леса стоячего, ниже облака ходячего, горы и реки меж ног пропускал, а чистое поле хвостом выстилал.
И очутились они в месте неведомом, незнаемом.
— Пришла пора нам с тобой, Иван-царевич, расстаться, — сказал Серый Волк. — Дале мне дороги нет и путь заказан. Но я тебе добра хочу и разуму научу… Видишь, тропинка вьётся? Ты по ней иди, пока двух мужиков-лесовиков не встретишь. Поначалу схоронись, к ним приглядись, а уж потом не отставай, след в след за ними поспешай. Что они найдут—то твоё, только не забудь замену им дать. Да не бойся: ежели к ним с умом и добром, так они ребята свойские!
Пошёл Иван-царевич тропинкой заветной, неприметной. Шёл, шёл, вдруг видит — два мужика, вроде не старые, а седые, у обоих волосы налево зачёсаны, а кафтаны направо запахнуты. Бровей нет, ресниц как не бывало, а сами-то, сами — остроголовые!
Идут, промеж себя бормочут:
— Шёл, нашёл, потерял! Шёл, нашёл, потерял!»
И глаза у них — зелёные.
Иван-царевич их сразу узнал: лешие! Осмотрелся, пригляделся, за ними неприметно след в след пошёл.
А они всё идут и своё бормочут: «Шёл, нашёл, потерял!» А то захохочут, голосистые. — аж на весь лес!
Так и шли, покуда не остановились. А остановившись — заспорили: «Нет, мой!» — «Нет, мой!» — То один, то другой, с земли что-то хватают, а поднять не могут. Иван-царевич как глянул — так и обомлел: лежит на земле меч-кладенец, богатырской руке впору, богатырской силушке на радость.
А лешие уж кричат: «Давай делить?» — «Давай!» — «Твой нож — моя рукоятка!» — «Нет, твой нож — моя рукоятка!»
Иван-царевич из-за дерева вышел и говорит:
— Здравствуйте, мужички-лесовички! И на что вам меч, коли некого сечь? Да и куда нож без рукоятки, куда рукоятка без ножа? Дайте-ка я опробую, не по моей ли руке он выкован, не по моей ли силушке сработан?
Поднял меч. Раз махнул—вековую ель повалил, два махнул—сосну в три обхвата до корней разрубил. И меча в руках не почувствовал.
— Эта забава, —говорит, —мне по душе и не в тягость.
Тут оба леших как в ладоши забили, как засвистели! Глаза у них разгорелись, волосы растрепались. Видать, находки своей жалко стало. Но Иван-царевич не растерялся. Быстренько шапку наизнанку надел, кафтан выворотил. Так и оделся. Они и обезголосили. Притихли.
А Иван-царевич говорит:
Поставить книжку к себе на полку